Клайв Льюис - Космическая трилогия [сборник]

О. Неве

О «КОСМИЧЕСКОЙ ТРИЛОГИИ»

(послесловие)

Если вы читали «Веселых ребят» Доброхотовой и Пятницкого, то, конечно, помните шутку про то, как «Толстой и Достоевский поспорили, кто лучше роман напишет». То же случилось в середине 30-х годов с двумя английскими учеными, уже не слишком молодыми, но еще не столь знаменитыми, как мы их знаем. Итак.

Поспорили Толкин и Льюис, кто лучше роман напишет. Выбрали жанр — научную фантастику. Толкин должен был написать про путешествие во времени, Льюис — про путешествие в пространстве. Пришел Толкин домой, написал пару глав и бросил: «что стараться, все равно мой роман лучше будет». Основание так думать у него было: в беллетристике он уже себя пробовал, Льюис же, в сущности, еще не писал ничего, кроме литературоведческих статей и трактатов.

Впрочем, мы вовсе не утверждаем, что Толкин так и думал. Факт тот, что дописывать свой роман он не стал. В отличие от Льюиса, у которого, очевидно, к тому времени созрела жгучая потребность высказаться — образно и доходчиво — на тему исключительно для него важную. Прошло не так много времени после его обращения, уже несколько лет он жил в Новой Вселенной и поскольку «никто, зажегши свечу, не ставит ее в сокровенном месте… но на подсвечнике, чтобы входящие видели свет», он готов был и светить, и делиться, и передавать новое знание. Назвал он роман «За пределы Безмолвной планеты».

Льюис не был «фантазером», он не стал бы писать ради острого сюжета или эффектных образов; скорее это иллюстрации к проповеди и богословским размышлениям. Спору нет, роман можно прочесть и ради сюжета, и ради ярких персонажей — такое чтение порадует, и все-таки Льюис способен дать больше и уму, и сердцу. Научную фантастику читает другой виток общества, не менее любезный Льюису, чем привычный крут университетских преподавателей и студентов, а для них раскрыть свой мир ему было, может быть, и важнее.

Льюис не писатель, хотя пишет замечательно, на уровне самых крупных мастеров. Льюис не «великий шутник», хотя у него юмор тонкий и чистый. Льюис не мастер детективов, хотя умеет закрутить сюжет так ловко, что невозможно оторваться. Создается впечатление, что Льюису несложно использовать любые приемы художественного творчества, — если это необходимо, чтобы выразить мысль. Вот это, видимо, самое главное. Чужую мысль понимать всегда сложно, а уж если ты пишешь — важнее всего передать свою мысль. Несомненно, Льюис предпочитал передавать свою мысль через образы, а источник мыслей у него не иссякал. Я полагаю, он был крупнейшим мыслителем нашего времени, и что особенно важно — нравственным мыслителем. И по этой причине разбирать в его творчестве следует его смысловое содержание.

Представим, что за картинами трилогии стоит их автор и комментирует; этого достаточно в тексте, постараемся же «переварить» его мысль.

Если исследовать зло, видимо, нужно начинать с самого начала, с tabula rasa. С этого Льюис и начинает. Действие романа «За пределы Безмолвной планеты» происходит в мире, чистом от греха, не падшем. Мы со злом сжились, а здесь видим общество, нравственное изначально, живущее тем недостижимым идеалом, к которому нас призывают все великие учители этики. Рэнсом, обычный землянин, пусть и очень порядочный, поначалу воспринимает эту жизнь как примитивную, «низшую стадию развития»; ему не приходит в голову, как не пришло бы любому из нас, что высшая форма может определяться не количеством и качеством машин и механизмов, а духовным уровнем. Увы, мы все научены, неизвестно, кем и когда, непрошибаемым штампам, которых найдем немало в речах Уэстона перед Уарсой. Строго говоря, так поначалу думает и Рэнсом, просто не делает выводов, да и душа у него чище.

Наверное, чистота души и помогла ему сделать открытие, что без греха действительно можно жить. С него постепенно спадают стихийные представления, нажитые за 40 лет, проясняется взор. Это не назовешь естественным процессом — ведь на Малакандре вместе с ним еще двое землян, Уэстон и Дивайн, и с ними не происходит ничего подобного. Хроссы так и остаются для них зверями, сорны и пфифльтригги — уродами, в их разум они просто не верят, и даже общение с высшими силами их не впечатляет. Что до Дивайна, ему здесь нужно только золото, «кровь Солнца», он прилетел за добычей. Для Уарсы он даже не хнау, не разумное существо. С Уэстоном дело обстоит сложнее. Он сильно испорчен, но душа у него осталась, его можно излечить. К сожалению, этого великого ученого душа не заботит, он целиком отдался умозаключениям, его уарса — интеллект. В стройной системе его мировоззрения не хватает лишь одного верхнего камешка — и во главу угла поставить нечего. Уарса старается разобраться в его мыслях, понять его, найти этот камешек: «Не разум… не тело… семя». Такой вывод Уэстона не устраивает; боюсь, вывод ему и не нужен, ему важен взлет мысли и действие, сопровождающее ее; конечная цель лежит в тумане, и чтобы сформулировать ее, достаточно бессмысленных штампов, вроде «пользы человечества», и потому именно Уэстон оказался уловлен — душа усохла до «ничто», в пустой оболочке тела остался лишь мыслительный аппарат. Подходящее вместилище для сил, не ждущих призыва, изъявления свободной воли, а самостоятельно и грубо вторгающихся.

Источник зла есть и в том, и в другом. В чем же виновен Рэнсом? В боязливости. Страх порабощает душу — давит достоинство, убивает надежду. Излечиться от него Рэнсом должен в обратном путешествии на Землю, почти безнадежном, поборов страх смерти — корень всех страхов.

Прибыв на Землю, Рэнсом был намерен благополучно жить дальше — преподавать в своем колледже, писать статьи. «Заботы о судьбах Вселенной» его тревожили, но он говорил об этом с другом (Льюисом), они придумали написать роман («За пределы Безмолвной планеты») — и все. Что ж, на Земле его путешествие выглядело приключением, а рассказ о нем — мифом. Мы любим мифы, любим сказки, сживаемся с их привычными истолкованиями, стараемся честно нести ответственность «за тех, кого приручили». Вписав Рэнсома в архетип сказки, вполне можно сказать, что его приручили эльдилы. И что же?

Как писал Льюис в другой книге (между прочим, тоже сказке): «Он еще не ведал, что стоит нам сделать что-нибудь хорошее, как мы должны, в награду, сделать то, что еще лучше и еще труднее». Его, прирученного, не балуют пряниками, его «награждают» новым путешествием. Ему не объясняют, как, в нашем представлении, должны делать добрые наставники, куда пойти и что сделать. Опять же он должен все понять сам и выполнить то, что от него ожидают, добровольно. Так прозрачно Льюис описывает нам в событиях богословские догмы. Такова «свободная воля», которой Бог почтил человека. Свободно выбрать: волю Высшего, безусловно благую и совершенную, или свою, которая чаще всего оказывается похотением, трусостью, ленью.